Иван Алексеевич Бунин

«Натали»

Виталий Мещерский, молодой человек, недавно поступивший в университет, приезжает на каникулы домой, воодушевлённый желанием найти любовь без романтики. Следуя своим планам, он ездит по соседским имениям, попадая в один из дней в дом своего дяди. Попутно упоминается о детской влюблённости героя в кузину Соню, которую он теперь встречает и с которой немедленно начинает роман. Соня кокетливо предупреждает Виталия, что завтра он увидит гостящую у неё подругу по гимназии Натали Станкевич и влюбится в неё «до гроба». На другой день утром он действительно видит Натали и изумляется её красоте. С этого времени чувственные отношения с Соней и невинное восхищение Натали развиваются для Виталия одновременно. Соня ревниво предполагает, что Виталий влюблён в Натали, но в то же время просит его уделять последней больше внимания, чтобы тщательней скрыть свою с ним связь. Однако и Натали не оставляет незамеченными отношения Сони с Виталием и, когда тот берет её за руку, сообщает ему об этом. Виталий отвечает, что любит Соню как сестру.

На следующий день после этого разговора Натали не выходит ни к завтраку, ни к обеду, и Соня иронически предполагает, что она влюбилась. Натали появляется вечером и удивляет Виталия приветливостью, живостью, новым платьем и изменившейся причёской. В этот же день Соня говорит, что она заболела и дней пять будет лежать. В отсутствие Сони роль хозяйки дома естественным образом переходит к Натали, которая тем временем избегает оставаться с Виталием наедине. Однажды Натали говорит Виталию, что Соня сердится на неё за то, что она не пытается его развлекать, и предлагает вечером встретиться в саду. Виталий занимает себя размышлениями, до какой степени он обязан этим предложением вежливому гостеприимству. За ужином Виталий объявляет дяде и Натали, что собирается уезжать. Вечером, когда они с Натали идут гулять, она спрашивает его, правда ли это, и он, ответив утвердительно, просит у неё разрешения представиться её родным. Она со словами «да, да, я вас люблю» идёт назад к дому и велит Виталию уезжать завтра же, добавив, что вернётся домой через несколько дней.

Виталий возвращается домой и застаёт у себя в комнате Соню в ночной рубашке. В ту же минуту на пороге появляется Натали со свечой в руке и, увидев их, убегает.

Через год Натали выходит замуж за Алексея Мещерского, кузена Виталия. Ещё через год Виталий случайно встречает её на балу. Несколько лет спустя муж Натали умирает и Виталий, исполняя родственный долг, приезжает на похороны. Они избегают разговаривать друг с другом.

Проходят годы. Мещерский заканчивает университет и поселяется в деревне. Он сходится с крестьянской сиротой Гашей, которая рожает ему ребёнка. Виталий предлагает Гаше повенчаться, но в ответ слышит отказ, предложение ехать в Москву и предупреждение, что если он соберётся жениться на ком-нибудь ещё, то она утопится вместе с ребёнком. Некоторое время спустя Мещерский уезжает за границу и на обратном пути посылает Натали телеграмму, спрашивая разрешения посетить её. Разрешение даётся, происходит встреча, взаимное искреннее объяснение и любовная сцена. Через полгода Натали умирает от преждевременных родов.

Молодой человек, по имени Виталий Мещерский, приехал на каникулы домой. Он желает найти любовь без романтики, и, воодушевившись этой целью, ездит по соседним усадьбам, в надежде осуществить задуманное. Вскоре он попадает в дом своего дяди, где встречает девушку Соню, в которую был когда - то влюблён. Он хочет завязать с ней романтические отношения. Но Соня предупредила Виталия, что завтра приедет её подруга, Натали Станкевич, в которую он обязательно влюбится.

Сначала он не поверил, но встретив на следующий день Натали, у Виталия вспыхнули истинные чувства. Соня начинает ревновать Виталия, так как видит, что тот испытывает отнюдь не дружеские чувства к её подруге. Натали, также видит отношения Виталия и Сони. Когда он решается взять её за руку, говорит ему об этом. Виталий сказал, что любит Соню, как сестру. Через некоторое время, Соня сказала, что приболела, и будет лежать несколько дней в постели.

Естественно, что роль добродушной хозяйки переходит к Натали. Она избегает оставаться с Виталием наедине. Но скоро встречает его в саду. Виталий говорит, что хочет быть представлен её родным, и Натали проявляет к нему любовные чувства. Она советует Виталию уехать на следующий день, а сама приедет в город через некоторое время. Вернувшись в свою комнату, Виталий застаёт Соню в одной рубашке. В тот же момент входит Натали. Увидев эту сцену, она выбегает из комнаты и уезжает. Через год Натали вышла замуж за кузена Виталия. А ещё через год, он встретил её на балу. Спустя несколько лет умер муж Натали, и Виталий встретил её на похоронах. Они избегают разговоров друг с другом.

Прошло время. Виталий окончил университет и поселился в деревне. Он живёт с крестьянской девушкой Гашей, которая родила ему ребёнка. Виталий сделал предложение повенчаться с Гашей в церкви, но она ему отказала. Кроме этого, она поставила ультиматум, если он захочет жениться на ком - то, то она утопится вместе с ребёнком. Через некоторое время Виталий уехал за границу. Оттуда он написал письмо Натали, что хочет с ней встретиться. Она даёт своё согласие. Когда они встретились, между ними вновь вспыхнули прежние чувства. А через полгода Натали умирает от несостоявшихся родов.

В то лето я впервые надел студенческий картуз и был счастлив тем особым счастьем начала молодой свободной жизни, что бывает только в эту пору. Я вырос в строгой дворянской семье, в деревне, и юношей, горячо мечтая о любви, был еще чист душой и телом, краснел при вольных разговорах гимназических товарищей, и они морщились: «Шел бы ты, Мещерский, в монахи!» В то лето я уже не краснел бы. Приехав домой на каникулы, я решил, что настало и для меня время быть как все, нарушить свою чистоту, искать любви без романтики и, в силу этого решения да и желания показать свой голубой околыш, стал ездить в поисках любовных встреч по соседним имениям, по родным и знакомым. Так попал я в имение моего дяди по матери, отставного и давно овдовевшего улана Черкасова, отца единственной дочери, а моей двоюродной сестры Сони... Я приехал поздно, и в доме встретила меня только Соня. Когда я выскочил из тарантаса и вбежал в темную прихожую, она вышла туда в ночном фланелевом халатике, высоко держа в левой руке свечку, подставила мне для поцелуя щеку и сказала, качая головой со своей обычной насмешливостью: — Ах, вечно и всюду опаздывающий молодой человек! — Ну, уж на этот раз никак не по своей вине, — ответил я. — Опоздал не молодой человек, а поезд. — Тише, все спят. Целый вечер умирали от нетерпения, ожидания и наконец махнули на тебя рукой. Папа ушел спать рассерженный, обругав тебя вертопрахом, а Ефрема, очевидно оставшегося на станции до утреннего поезда, старым дураком. Натали ушла обиженная, прислуга тоже разошлась, одна я оказалась терпелива и верна тебе... Ну, раздевайся и пойдем ужинать. Я ответил, любуясь ее синими глазами и поднятой, открытой до плеча рукой: — Спасибо, милый друг. Убедиться в твоей верности мне теперь особенно приятно — ты стала совершенной красавицей, и я имею на тебя самые серьезные виды. Какая рука, шея и как соблазнителен этот мягкий халатик, под которым, верно, ничего нет! Она засмеялась: — Почти ничего. Но и ты стал хоть куда и очень возмужал. Живой взгляд и пошлые черные усики... Только что это с тобой? Ты за эти два года, что я не видала тебя, превратился из вспыхивающего от застенчивости мальчишки в очень интересного нахала. И это сулило бы нам много любовных утех, как говорили наши бабушки, если бы не Натали, в которую ты завтра же утром влюбишься до гроба. — Да кто это Натали? — спросил я, входя за ней в освещенную яркой висячей лампой столовую с открытыми в черноту теплой и тихой летней ночи окнами. — Это Наташа Станкевич, моя подруга по гимназии, приехавшая погостить у меня. И вот это уж действительно красавица, не то что я. Представь себе: прелестная головка, так называемые «золотые» волосы и черные глаза. И даже не глаза, а черные солнца, выражаясь по-персидски. Ресницы, конечно, огромные и тоже черные, и удивительный золотистый цвет лица, плечей и всего прочего. — Чего прочего? — спросил я, все больше восхищаясь тоном нашего разговора. — А вот мы завтра утром пойдем с ней купаться — советую тебе залезть в кусты, тогда увидишь чего. И сложена как молоденькая нимфа... На столе в столовой были холодные котлеты, кусок сыру и бутылка красного крымского вина. — Не прогневайся, больше ничего нет, — сказала она, садясь и наливая вина мне и себе. — И водки нет. Ну, дай бог, чокнемся хоть вином. — А что именно дай бог? — Найти мне поскорей такого жениха, что пошел бы к нам «во двор». Ведь мне уже двадцать первый год, а выйти куда-нибудь замуж на сторону я никак не могу: с кем же останется папа? — Ну, дай бог! И мы чокнулись, и, медленно выпив весь бокал, она опять со странной усмешкой стала глядеть на меня, на то, как я работаю вилкой, стала как бы про себя говорить: — Да, ты ничего себе, похож на грузина и довольно красив, прежде был уж очень тощ и зелен лицом. Вообще очень изменился, стал легкий, приятный. Только вот глаза бегают. — Это потому, что ты меня смущаешь своими прелестями. Ты ведь тоже не совсем такая была прежде... И я весело осмотрел ее. Она сидела с другой стороны стола, вся взобравшись на стул, поджав под себя ногу, положив полное колено на колено, немного боком ко мне, под лампой блестел ровный загар ее руки, сияли сине-лиловые усмехающиеся глаза и красновато отливали каштаном густые и мягкие волосы, заплетенные на ночь в большую косу; ворот распахнувшегося халатика открывал круглую загорелую шею и начало полнеющей груди, на которой тоже лежал треугольник загара; на левой щеке у нее была родинка с красивым завитком черных волос. — Ну, а что папа? Она, продолжая глядеть все с той же усмешкой, вынула из кармана маленький серебряный портсигар и серебряную коробочку со спичками и закурила с некоторой даже излишней ловкостью, поправляя под собой поджатое бедро: — Папа, слава богу, молодцом. По-прежнему прям, тверд, постукивает костылем, взбивает седой кок, тайком подкрашивает чем-то бурым усы и баки, молодецки посматривает на Христю... Только еще больше прежнего и еще настойчивее трясет, качает головой. Похоже, что никогда ни с чем не соглашается, — сказала она и засмеялась. — Хочешь папиросу? Я закурил, хотя еще не курил тогда, она опять налила мне и себе и посмотрела в темноту за открытым окном: — Да, пока все слава богу. И прекрасное лето, — ночь-то какая, а? Только соловьи уже замолчали. И я правда очень тебе рада. Послала за тобой еще в шесть часов, боялась, как бы не опоздал выживший из ума Ефрем к поезду. Ждала тебя нетерпеливее всех. А потом даже довольна была, что все разошлись и что ты опаздываешь, что мы, если ты приедешь, посидим наедине. Я почему-то так и думала, что ты очень изменился, с такими, как ты, всегда бывает так. И знаешь, это такое удовольствие — сидеть одной во всем доме в летнюю ночь, когда ждешь кого-нибудь с поезда, и наконец услыхать, что едут, погромыхивают бубенчики, подкатывают к крыльцу... Я крепко взял через стол ее руку и подержал в своей, уже чувствуя тягу ко всему ее телу. Она с веселым спокойствием пускала из губ колечки дыма. Я бросил руку и будто шутя сказал: — Вот ты говоришь Натали... Никакая Натали с тобой не сравнится... Кстати, кто она, откуда? — Наша воронежская, из прекрасной семьи, очень богатой когда-то, теперь же просто нищей. В доме говорят по-английски и по-французски, а есть нечего... Очень трогательная девочка, стройненькая, еще хрупкая. Умница, только очень скрытная, не сразу разберешь, умна или глупа... Эти Станкевичи недалекие соседи твоего милейшего кузена Алексея Мещерского, и Натали говорит, что он что-то частенько стал заезжать к ним и жаловаться на свою холостую жизнь. Но он ей не нравится. А потом — богат, подумают, что вышла из-за денег, пожертвовала собой для родителей. — Так, — сказал я. — Но вернемся к делу. Натали, Натали, а как же наш-то с тобой роман? — Натали нашему роману все-таки не помешает, — ответила она. — Ты будешь сходить с ума от любви к ней, а целоваться будешь со мной. Будешь плакать у меня на груди от ее жестокости, а я буду тебя утешать. — Но ведь ты же знаешь, что я давным-давно влюблен в тебя. — Да, но ведь это была обычная влюбленность в кузину и притом уж слишком подколодная, ты тогда только смешон и скучен был. Но бог с тобой, прощаю тебе твою прежнюю глупость и готова начать наш роман завтра же, несмотря на Натали. А пока идем спать, мне завтра рано вставать по хозяйству. И она встала, запахивая халатик, взяла в прихожей почти догоревшую свечу и повела меня в мою комнату. И на пороге этой комнаты, радуясь и дивясь тому, чему я в душе дивился и радовался весь ужин, — такой счастливой удаче своих любовных надежд, которая вдруг выпала на мою долю у Черкасовых, — я долго и жадно целовал и прижимал ее к притолке, а она сумрачно закрывала глаза, все ниже опуская капающую свечу. Уходя от меня с пунцовым лицом, она погрозила мне пальцем и тихо сказала: — Только смотри теперь: завтра, при всех, не сметь пожирать меня «страстными взорами»! Избавь бог, если заметит что-нибудь папа. Он меня боится ужасно, а я его еще больше. Да и не хочу, чтобы Натали заметила что-нибудь. Я ведь очень стыдлива, не суди, пожалуйста, по тому, как я веду себя с тобой. А не исполнишь моего приказания, сразу станешь противен мне... Я разделся и упал в постель с головокружением, но уснул сладко и мгновенно, разбитый счастьем и усталостью, совсем не подозревая, какое великое несчастие ждет меня впереди, что шутки Сони окажутся не шутками. Впоследствии я не раз вспоминал, как некое зловещее предзнаменование, что, когда я вошел в свою комнату и чиркнул спичкой, чтобы зажечь свечу, на меня мягко метнулась крупная летучая мышь. Она метнулась к моему лицу так близко, что я даже при свете спички ясно увидал ее мерзкую темную бархатистость и ушастую, курносую, похожую на смерть, хищную мордочку, потом с гадким трепетанием, изламываясь, нырнула в черноту открытого окна. Но тогда я тотчас забыл о ней.

«Натали» Бунина: любовь, судьба и смерть

ПЕРЕЧИТАЕМ ЗАНОВО

Владислав
НИКОЛАЕНКО

«Натали» Бунина: любовь, судьба и смерть

«Натали» входит в «Тёмные аллеи» - сборник рассказов и миниатюр, объединённых по большей части темой любви - или даже шире, темой влечения полов друг к другу. Тема эта - одна из центральных для той эпохи, в какую жил и творил Бунин. Эта же эпоха, как бы Бунин ей ни сопротивлялся, научила его видеть сквозь покров обыденности скрытое действие непонятных и могущественных сил: судьбы и смерти, любви и похоти. Это и делает Бунина, при всей “классичности” его стиля и при всей неприязни, с которой он относился к основным художественным течениям своего времени, писателем ХХ века.

Ещё древние увидели двойственность половых отношений, в которых сплелись чистейшее и мерзейшее, духовное и плотское, рождающее и гибельное - и сложили миф о двух Афродитах, Небесной и Площадной. С той поры два женских образа, между которыми мечется герой, - неземная блондинка и демоническая брюнетка, Прекрасная Дама и демоническая искусительница - превратились в штамп, в ходовой мотив приключенческих романов и голливудских фильмов. Однако подлинный талант не пугается штампов - он знает, что не попадёт к ним в кабалу, а заставит их работать на свой замысел.

Две героини рассказа - Соня и Натали - в общем, соответствуют упомянутой классической схеме (разве что волосы у Сони не чёрные, а каштановые). К Соне герой испытывает тяжёлое плотское влечение, вдобавок проникнутое тем трепетом, какое бывает лишь у юноши, которому впервые открывается женская нагота. Его чувство к Натали возвышеннее, в его основе - любование и поклонение. “Натали нашему роману всё-таки не помешает... Ты будешь сходить с ума от любви к ней, а целоваться будешь со мной”, - не без проницательности говорит Соня. Но она ошиблась: любовь и похоть, конечно, разные вещи, и Бунин их отлично различает, но вот спокойно отделить одно от другого нельзя: создавшийся в результате треугольник не устраивает никого - и саму Соню не в последнюю очередь: “Это ужасно, я ведь замечаю, как идиотски ты пялишь на неё глаза, временами чувствую к тебе ненависть, готова, как какая-нибудь Одарка, вцепиться при всех тебе в волосы, да что же мне делать?”

Однако не оставим без внимания фразу Натали: “Я в одном убеждена: в страшном различии первой любви юноши и девушки”. Для того чтобы понять, что имеется в виду, сравним её биографию с биографией героя.

Итак, Натали: влюбляется в молодого человека, думая, что он любит её подругу; почувствовав его внимание и услышав его “отречение” от Сони (но, похоже, подозревая истину), несколько дней подряд избегает его, по-видимому, пытаясь смирить обуревающие её переживания; наконец, признаётся в любви сама - для того лишь, чтобы в тот же вечер застать его с Соней. Затем вступает в разумный брак без любви (отметим уж, кстати, и восхитительно написанную бальную встречу главных героев, где по именам не названы ни персонажи, ни эмоции), хоронит мужа… и только потом-потом-потом встречается с любимым, принимает унизительную скрытность их отношений и умирает в родах.

Другая сторона - Виктор Мещерский: с увлечением “крутит” два романа сразу, терзаясь, но и упиваясь разницей отношений с Соней и Натали; после разрыва так же терзается и упивается ощущением разбитой жизни (“Gaudeamus igitur!” на балу сказано, конечно, с надрывом, но всё же прямое значение этого возгласа не до конца поглощено иронией: слишком уж зорко отмечены “хорошенькая блондинка и сухая, темноликая красавица казачка”), бездумно сходится с крестьянкой, бездумно же рождает от неё сына…

Разницу можно, в общем, выразить просто: над девушкой (во всяком случае, в понимании Натали: Соня справедливо замечает, что “девушки разные бывают”) похоть имеет меньше власти. Можно и ещё проще - женщина (опять-таки, разумеется, не любая) ответственнее, она не столь охотно и легко повинуется тем силам, которые свободно играют мужчиной.

Рассказ чётко делится на две части: после пятой главки он, в сущности, мог бы завершиться, и последние две образуют своего рода постскриптум, который, в свою очередь, мог бы стать отдельным рассказом.

В первой части идёт речь о любви и похоти, причём чувственность выступает как соперница любви. Вторая часть - о любви, судьбе и смерти. Эти новые темы предвосхищены ещё в начале первой части зловещим видением летучей мыши (нечистого и демонического создания): “Я… ясно увидел её мерзкую тёмную бархатистую и ушастую, курносую, похожую на смерть, хищную мордочку”. Собственно, похоть, помешавшая в первой части осуществиться любви, выступает как один из псевдонимов судьбы. И судьба же повинна и в дальнейшей драме героя: его отношения с Гашей, описанные пренебрежительным “сошёлся” воспринимаются скорее как уступка судьбе, нежели похоти: “Вот и всё, что осталось мне в жизни!”

И эта уступка вторично встаёт на пути любви: хотя формально и герой, и Натали свободны, их союз должен остаться тайным и как бы недоосуществлённым: страшным симптомом этой роковой неполноты станет смерть Натали в преждевременных родах.

Итак, любовь в рассказе Бунина обречена: слишком могущественные силы противодействуют ей. Но торжество тёмных сил не окончательно, более того - оно, в некотором роде, мнимо. “Разве бывает несчастная любовь?” - говорит Натали: счастье любви неотменимо, и ничто не может его стереть. Свет любви “во тьме светит, и тьма не объяла его”, говоря словами Евангелия.

Такова проблематика бунинского рассказа. Но художественный мир - всё же не только проблематика. Общеизвестна роль описаний (особенно пейзажей, хотя отнюдь не только пейзажей) в бунинской прозе. “Ступеньки, погружённые в воду, мокрые, холодные и скользкие от противного зелёного бархата слизи”, “тёмно-красный бархат” розы, который “к вечеру… стал вялым и лиловым”, “ровный и от этой млечности матовый небосклон” - эти и подобные фразы не суть необязательные украшения, но носители художественного смысла. Поэт и критик Г.Адамович писал о Бунине, что его мир (мир, а не герои) существует как будто бы до грехопадения - и это очень точно. Мир Бунина благодатен, потому что увиден с любовью - а мы уже знаем, что несчастной любви не бывает. Именно поэтому Бунин столь чувствителен ко всем чувственным приметам мира - зрительным, слуховым, вкусовым, обонятельным, осязательным - и все они для него “хороши весьма”. Даже тот самый “противный зелёный бархат слизи” герой представляет с восторгом, а автор описывает с удовольствием.

И здесь мы опять возвращаемся к двойственности половых отношений. Их плотская сторона для Бунина - не только похоть, она причастна этому прекрасному миру, и этой причастностью освещена и освящена. Уже “телесное упоение” свиданий с Соней сохраняет свою ценность для автора и читателя, несмотря на то, что именно они разлучают героя с Натали. Тем более это касается отношений с нею самою - они выступают как настоящая святыня, и то целомудрие, с которым Бунин об их плотской стороне умалчивает, - оно ведь продиктовано чувством благоговения, а не приличия.

Таким образом, в художественном мире рассказа трагизм не отменён, но преодолён. И несмотря на то, что рассказ заканчивается отнюдь не “хэппи-эндом” (счастливых концов в «Тёмных аллеях» вообще не бывает), тягостного впечатления он не оставляет: печаль его светла.

Иван Алексеевич Бунин

В то лето я впервые надел студенческий картуз и был счастлив тем особым счастьем начала молодой свободной жизни, что бывает только в эту пору. Я вырос в строгой дворянской семье, в деревне, и юношей, горячо мечтая о любви, был еще чист душой и телом, краснел при вольных разговорах гимназических товарищей, и они морщились: «Шел бы ты, Мещерский, в монахи!» В то лето я уже не краснел бы. Приехав домой на каникулы, я решил, что настало и для меня время быть как все, нарушить свою чистоту, искать любви без романтики, и, в силу этого решения, да и желания показать свой голубой околыш, стал ездить в поисках любовных встреч по соседним имениям, по родным и знакомым. Так попал я в имение моего дяди по матери, отставного и давно овдовевшего улана Черкасова, отца единственной дочери, а моей двоюродной сестры Сони…

Я приехал поздно, и в доме встретила меня только Соня. Когда я выскочил из тарантаса и вбежал в темную прихожую, она вышла туда в ночном фланелевом халатике, высоко держа в левой руке свечку, подставила мне для поцелуя щеку и сказала, качая головой со своей обычной насмешливостью:

– Ах, вечно и всюду опаздывающий молодой человек!

– Ну, уж на этот раз никак не по своей вине, – ответил я. – Опоздал не молодой человек, а поезд.

– Тише, все спят. Целый вечер умирали от нетерпения, ожидания и наконец махнули на тебя рукой. Папа ушел спать рассерженный, обругав тебя вертопрахом, а Ефрема, очевидно, оставшегося на станции до утреннего поезда, старым дураком, Натали ушла обиженная, прислуга тоже разошлась, одна я оказалась терпелива и верна тебе… Ну, раздевайся, и пойдем ужинать.

Я ответил, любуясь ее синими глазами и поднятой, открытой до плеча рукой:

– Спасибо, милый друг. Убедиться в твоей верности мне теперь особенно приятно – ты стала совершенной красавицей, и я имею на тебя самые серьезные виды. Какая рука, шея и как соблазнителен этот мягкий халатик, под которым, верно, ничего нет!

Она засмеялась:

– Почти ничего. Но и ты стал хоть куда и очень возмужал. Живой взгляд и пошлые черные усики… Только что это с тобой? Ты за эти два года, что я не видала тебя, превратился из вечно вспыхивающего от застенчивости мальчишки в очень интересного нахала. И это сулило бы нам много любовных утех, как говорили наши бабушки, если бы не Натали, в которую ты завтра же утром влюбишься до гроба.

– Да кто это Натали? – спросил я, входя за ней в освещенную яркой висячей лампой столовую с открытыми в черноту теплой и тихой летней ночи окнами.

– Это Наташа Станкевич, моя подруга по гимназии, приехавшая погостить у меня. И вот это уж действительно красавица, не то что я. Представь себе: прелестная головка, так называемые «золотые» волосы и черные глаза. И даже не глаза, а черные солнца, выражаясь по-персидски. Ресницы, конечно, огромные и тоже черные, и удивительный золотистый цвет лица, плечей и всего прочего.

– Чего прочего? – спросил я, все больше восхищаясь тоном нашего разговора.

– А вот мы завтра утром пойдем с ней купаться – советую тебе залезть в кусты, тогда увидишь чего. И сложена, как молоденькая нимфа…

На столе в столовой были холодные котлеты, кусок сыру и бутылка красного крымского вина.

– Не прогневайся, больше ничего нет, – сказала она, садясь и наливая вина мне и себе. – И водки нет. Ну, дай Бог, чокнемся хоть вином.

– А что именно дай Бог?

– Найти мне поскорей такого жениха, что пошел бы нам «во двор». Ведь мне уже двадцать первый год, а выйти куда-нибудь замуж на сторону я никак не могу: с кем же останется папа?

– Ну, дай Бог!

И мы чокнулись, и, медленно выпив весь бокал, она опять со странной усмешкой стала глядеть на меня, на то, как я работаю вилкой, стала как бы про себя говорить:

– Да, ты ничего себе, похож на грузина и довольно красив, прежде был уж очень тощ и зелен лицом. Вообще очень изменился, стал легкий, приятный. Только вот глаза бегают.

– Это потому, что ты меня смущаешь своими прелестями. Ты ведь тоже не совсем такая была прежде…

И я весело осмотрел ее. Она сидела с другой стороны стола, вся взобравшись на стул, поджав под себя ногу, положив полное колено на колено, немного боком ко мне; под лампой блестел ровный загар ее руки, сияли сине-лиловые усмехающиеся глаза, и красновато отливали каштаном густые и мягкие волосы, заплетенные на ночь в большую косу; ворот распахнувшегося халатика открывал круглую загорелую шею и начало полнеющей груди, на которой тоже лежал треугольник загара; на левой щеке у нее была родинка с красивым завитком черных волос.

– Ну а что папа?

Она, продолжая глядеть все с той же усмешкой, вынула из кармана маленький серебряный портсигар и серебряную коробочку со спичками и закурила с некоторой даже излишней ловкостью, поправляя под собой поджатое бедро:

– Папа, слава богу, молодцом. По-прежнему прям, тверд, постукивает костылем, взбивает седой кок, тайком подкрашивает чем-то бурым усы и баки, молодецки посматривает на Христю… Только еще больше прежнего и еще настойчивее трясет, качает головой. Похоже, что никогда ни с чем не соглашается, – сказала она и засмеялась. – Хочешь папиросу?

Я закурил, хотя еще не курил тогда, она опять налила мне и себе и посмотрела в темноту за открытым окном:

– Да, пока все слава богу. И прекрасное лето, – ночь-то какая, а? Только соловьи уж замолчали. И я правда очень тебе рада. Послала за тобой еще в шесть часов, боялась, как бы не опоздал выживший из ума Ефрем к поезду. Ждала тебя нетерпеливее всех. А потом даже довольна была, что все разошлись и что ты опаздываешь, что мы, если ты приедешь, посидим наедине. Я почему-то так и думала, что ты очень изменился, с такими, как ты, всегда бывает так. И знаешь, это такое удовольствие – сидеть одной во всем доме в летнюю ночь, когда ждешь кого-нибудь с поезда, и наконец услыхать, что едут, погромыхивают бубенчики, подкатывают к крыльцу…

Я крепко взял через стол ее руку и подержал в своей, уже чувствуя тягу ко всему ее телу. Она с веселым спокойствием пускала из губ колечки дыма. Я бросил руку и, будто шутя, сказал:

– Вот ты говоришь Натали… Никакая Натали с тобой не сравнится… Кстати, кто она, откуда?

– Наша воронежская, из прекрасной семьи, очень богатой когда-то, теперь же просто нищей. В доме говорят по-английски и по-французски, а есть нечего… Очень трогательная девочка, стройненькая, еще хрупкая. Умница, только очень скрытная, не сразу разберешь, умна или глупа… Эти Станкевичи недалекие соседи твоего милейшего кузена Алексея Мещерского, и Натали говорит, что он что-то частенько стал заезжать к ним и жаловаться на свою холостую жизнь. Но он ей не нравится. А потом – богат, подумают, что вышла из-за денег, пожертвовала собой для родителей.

Виталий Мещерский, молодой человек, недавно поступивший в университет, приезжает на каникулы домой, воодушевлённый желанием найти любовь без романтики. Следуя своим планам, он ездит по соседским имениям, попадая в один из дней в дом своего дяди. Попутно упоминается о детской влюблённости героя в кузину Соню, которую он теперь встречает и с которой немедленно начинает роман. Соня кокетливо предупреждает Виталия, что завтра он увидит гостящую у неё подругу по гимназии Натали Станкевич и влюбится в неё «до гроба». На другой день утром он действительно видит Натали и изумляется её красоте. С этого времени чувственные отношения с Соней и невинное восхищение Натали развиваются для Виталия одновременно. Соня ревниво предполагает, что Виталий влюблён в Натали, но в то же время просит его уделять последней больше внимания, чтобы тщательней скрыть свою с ним связь. Однако и Натали не оставляет незамеченными отношения Сони с Виталием и, когда тот берет её за руку, сообщает ему об этом. Виталий отвечает, что любит Соню как сестру.

На следующий день после этого разговора Натали не выходит ни к завтраку, ни к обеду, и Соня иронически предполагает, что она влюбилась. Натали появляется вечером и удивляет Виталия приветливостью, живостью, новым платьем и изменившейся причёской. В этот же день Соня говорит, что она заболела и дней пять будет лежать. В отсутствие Сони роль хозяйки дома естественным образом переходит к Натали, которая тем временем избегает оставаться с Виталием наедине. Однажды Натали говорит Виталию, что Соня сердится на неё за то, что она не пытается его развлекать, и предлагает вечером встретиться в саду. Виталий занимает себя размышлениями, до какой степени он обязан этим предложением вежливому гостеприимству. За ужином Виталий объявляет дяде и Натали, что собирается уезжать. Вечером, когда они с Натали идут гулять, она спрашивает его, правда ли это, и он, ответив утвердительно, просит у неё разрешения представиться её родным. Она со словами «да, да, я вас люблю» идёт назад к дому и велит Виталию уезжать завтра же, добавив, что вернётся домой через несколько дней.

Виталий возвращается домой и застаёт у себя в комнате Соню в ночной рубашке. В ту же минуту на пороге появляется Натали со свечой в руке и, увидев их, убегает.

Через год Натали выходит замуж за Алексея Мещерского, кузена Виталия. Ещё через год Виталий случайно встречает её на балу. Несколько лет спустя муж Натали умирает и Виталий, исполняя родственный долг, приезжает на похороны. Они избегают разговаривать друг с другом.

Проходят годы. Мещерский заканчивает университет и поселяется в деревне. Он сходится с крестьянской сиротой Гашей, которая рожает ему ребёнка. Виталий предлагает Гаше повенчаться, но в ответ слышит отказ, предложение ехать в Москву и предупреждение, что если он соберётся жениться на ком-нибудь ещё, то она утопится вместе с ребёнком. Некоторое время спустя Мещерский уезжает за границу и на обратном пути посылает Натали телеграмму, спрашивая разрешения посетить её. Разрешение даётся, происходит встреча, взаимное искреннее объяснение и любовная сцена. Через полгода Натали умирает от преждевременных родов.

Пересказала